Ай да Гэпа, ай да сукин сын:
"Согласно пункту 4 части 1 статьи 1 закона Украины "Об осуждении коммунистического и национал-социалистического (нацистского) тоталитарных режимов на Украине и запрет пропаганды их символики" к символике коммунистического тоталитарного режима не отнесены названия топонимов, связанных с сопротивлением и изгнанием нацистских оккупантов из Украины. Кроме того, Сталинград - наименование Волгограда в 1925-1961 гг., Сталинградская битва - имя, наименование события, производное от названия города. Исходя из этого, упомянутой выше рабочей группой было установлено, что название проспекта Героев Сталинграда под действие указанного закона не подпадает."
И нет, это ничего не значит. Есть ещё неизбираемый чиновник — губернатор, инициативе которого (которой; впрочем, один хуй) как раз и обязаны наиболее дикие переименования (вроде названия улицы имени активистки ликбеза Ганны именем Мыхновського — косорукого борцуна с памятником Пушкину).
Так что будете жЫть на проспекте даже не Байрона, даже не Мысли — Мыслы, харьковъяны. Жрите.
Все имеет свой конец, свое начало. Ничегоус невечноус, даже Мары злые проделки. Как бы она не лютовала, не бесновалась мраком и холодом, как бы не грозилась воцариться в Городе навечно, а богиня весны Лада к нам уже идет, радость света и тепла несет.
Зима таки перевалила за экватор, весна, однозначно, скоро придет. Мне об этом высокими небесами, ярким солнцем и щебетом птиц пропел вчерашний день.
А где же морок? - спросите вы. Убежал! Испугавшись звонких ритмов Лады, отправился из Яви в Навь, там до поры до времени схоронился-спрятался, что твой злодей-разбойник. Он бесспорно за эти сорок дней до весны еще не раз из-за угла нам филином ухнет, выпрыгнет чертом из табакерки, но мне уже не страшно. После вчерашней прогулки совсем не страшно.
Айда и ты мной!
Киев. Мариинский парк. Полдень. На термометре -11 нашего Цельсия.
Солнце в глаза, мороз, умноженный на влажность, щипет щеки и нос, но у меня улыбка на все лицо, быстрые ноги, легкая душа, а на сердце дивное ощущение ща-сти-я, как из прошлой жизни, реально из школьного детства: как будто я под видом выполнения важного задания ушла с уроков.
"Вижу цель - не вижу препятствий!" - этот сказ не про меня. "Для бешеной собаке семь вёрст не крюк" - вот про меня. Поэтому так и только так: от спящего фонтана Термена да к летней концертной площадке.
А вокруг-то такая красота для глаз невозможная,
пить ее жадно, взахлеб, впитывать каждой клеточкой и прорастать жизнью до самого небушка - высокого, ясноглазого...
А потом добежать до смотровой площадки и постоять на киевских кручах, пытаясь разглядеть с девяностометровой высоты левый берег, где еще Мара кублится,
крутит, вертит, хороводит.
Но левое дело - не правое. Над правым берегом небо ясное, облаками расписное, очень оно к лицу Мариинскому дворцу.
Фонари, ель, перспектива.
Иней Берендея вблизи
и вдали.
Аллеи,
прошитые солнцем.
Дети и гули.
-Берта, Берта-аа!.. - несется над парком раскатистый папин бас. - Не беги так быстро! - Даже не оглянулась, но как же заливисто хохочет.
Парковая скульптура. Две. Одна, та, что на переднем плане, каменная, символизирует антагонизм Мары и Леды, который на самом-то деле оказывается единым, неразрывным целым, вторая, за ней, из снега. Ее на моих глазах по памяти, вслепую, лепит Пигмалион в красном. Лепит, творит бабу, свою Галатею. Так и замыкается круг. Зима перетекает в весну, весна - в лето, лето - в осень,
а осень - в зиму.
И философский спор "Что появилось первым, яйцо или курица" бесконечный. По крайней мере пока на Земле существует разумная жизнь.
Но спор философов не мешает новому году приходить. Ему, на самом деле, неважно когда - 1 января, 14 января, 1 марта, 1 сентября... ведь календарь придумали для своего удобства люди, ему главное - систематически и вовремя. Наряжать деревцо - ель, как символ нового года (возрождение жизни из смерти), тоже придумали люди, и мне кажется, что это очень здорово. Очень радостно и красиво это зимой. Правда ведь?
Выйдя из Мариинского парка,
перебежала на противоположную сторону, дабы поздороваться с порталом в сталианс. Говорила уже, что трепетно и нежно его лю. Особенно наш, УССР-ский, послевоенный, уж очень он колоритный и самобытный.
А потом быстренько-быстренько
вдоль ограды на ладан дышащего завода "Арсенал"
к монументальной шишке. В осеннем наряде я уже ее вам показывала http://www.liveinternet.ru/users/658348/post401103806/, теперь вот покажу в зимнем.
Вот и конец пешей прогулки. На фоне практически весеннего неба метро "Арсенальная" - самая глубокая станция в мире (глубина залегания 104 м), пушка и дом-самолет по проекту архитектора Каракиса, но о нем (Иосифе Юльевиче) как-нибудь отдельно, в следующий раз, чтобы не набегу, а с толком, тактом и расстановкой, в общем, обстоятельно.
Вечером понедельника Город внезапно затянуло легкой дымкой, недвижной пеленой, за ночь она окрепла, превратилась в неестественно густой туман. Жители панически забеспокоились, синоптики успокоили: "Ша! Это - смог, смог вульгарис. Да, необычно для Киева зимой, ведь Киев не Лондон, но такая выпала карта, такие погоды стали". И еще что-то про антициклон, атмосферное давление и прочие факторы. У взрослых так всегда. Всегда все обыденно и просто.
Но я еще не окончательно взрослая, я неистово продолжаю верить в сказку. Зимой это, как водится, сказка про Мару. Мару-Марену - то ли девицу, то ли бабу, то ли сучью дочку, Кощееву жену, черную луну, у которой ворон на плече, серп в рукаве... но ничегоус невечноус.
Весь ноябрь и декабрь Мара, рук не покладая, плела, вывязывала для Города саван-покрывало, старательно подбирала ниточку к ниточке, да все серее серого. Плела, плутала, распускала, опять плела, вывязывая низкое, на голову падающее, небо. Но в новогодье враз все её, смерточке подобные чары, превратились в мишуру, конфетти, сгорели в пламени свечей, растворились в игристом, растаяли в смехе.
Другая бы сдалась, но не Мара. Собралась, да как ухнула! И в Рождество так на работу активно накинулась, что мы от морозов вскрикнули. Пока мы кричали, кряхтели и послевкусием жаловались, она, памятуя, что Святки коротки, без сна, глаз не смыкая, нам саван плела. Ко вторнику работа была готова.
Вышла ранним утром на тропу к молочнице Ларисе за творогом, а оказалась в романе Кинга.
Ползли, холодные, над мертвою травой водой...
