НАСЛЕДИЕ.
СКАЗКИ А.С ПУШКИНА
В записных книжках Фаины Раневской читаем: «Мальчик сказал: «Я сержусь на Пушкина, няня ему рассказала сказки, а он их записал и выдал за свои». Прелесть! Но боюсь, что мальчик всё же полный идиот». Мнение о том, что няня Арина Родионовна наговорила Пушкину его знаменитые сказки, а он просто записал их стихами, распространено необычайно широко. Его разделяли даже такие знатоки творчества поэта, как Николай Смирнов-Сокольский - не только известный артист эстрады, но и не менее известный библиофил, автор книги «Рассказы о прижизненных изданиях Пушкина». В фельетоне «Золотая рыбка» он писал: «Пушкин, будучи взрослым и уже знаменитым поэтом, любил слушать сказки няни Арины Родионовны и после перекладывал их в искрометные строчки. Помните, например, его сказку о золотой рыбке?»
Эти слова Смирнова-Сокольского тем более странны, что еще в 1936 году в первом выпуске «Временника Пушкинской комиссии» литературовед и фольклорист Марк Азадовский напечатал обстоятельную статью «Источники сказок Пушкина». Ученый установил, что «из шести сказок, записанных Пушкиным, только одна («Сказка о попе и о работнике его Балде») идет непосредственно из устного творчества. Все остальные идут из книги, от книжных и западноевропейских и даже восточных (вернее, принимаемых Пушкиным за восточные) источников». По мнению Азадовского, сказки Пушкина стали его вкладом в спор о народности литературы: «В работе над сказками Пушкин шел тем же путем, каким шел во всей своей литературной деятельности, стремясь овладеть всем богатством мировой литературы. <...> Задачей же его является стремление передать чуждые сюжеты так, чтобы они стали подлинно-национальными».
И с этой задачей поэт справился превосходно.
Не только в России, но и во всем мире сказки Пушкина воспринимаются как бесценные сокровища русской культуры, неотъемлемое достояние нашего народа, его великое наследие. Со временем они даже оказали влияние на фольклор. Об этих сказках мы вправе с гордостью сказать: «Там русский дух, там Русью пахнет!» 
П.И. Геллер. Пушкин и няня. 1891 год Ведь Пушкин был не только выдающимся знатоком народной культуры, но и непревзойденным знатоком народного языка. Вот неоспоримое доказательство: Александр Сергеевич много лет записывал русские песни, а затем подарил тетрадь с записями собирателю фольклора Петру Киреевскому. Отдавая тетрадь, Пушкин сказал: «Там есть одна моя, угадайте!» Сколько ни искал Киреевский, но так и не смог отличить пушкинскую «подделку» от народного творчества. И до сих пор ученые не могут установить, которая из этих песен написана поэтом.
Песни и сказки с детства окружали Александра Сергеевича. Как всякий ребенок, он слышал их еще в колыбели. Замечательной рассказчицей была не только няня, о чем все мы знаем со школьной скамьи, но и бабушка маленького Саши - Мария Алексеевна Ганнибал. Она привила будущему поэту любовь не только к сказкам, но и к истории. От нее Саша услышал семейные предания Пушкиных и Ганнибалов. В незавершенной поэме «Езерский» Александр Сергеевич признавался:
«Люблю от бабушки московской // Я слушать толки о родне, // Об отдаленной старине».
История в устном, народном или семейном, изложении близка фольклору. «Преданья русского семейства» переплетаются с былинами. А от них рукой подать до народных песен и сказок. Очень короток путь от князя Владимира Красное Солнышко до царя Салтана. Это важно помнить, ведь работая над сказками, Пушкин пользовался и былинами.
Впервые к фольклору поэт обращается еще в юности. В лицее он пишет сказочную поэму «Бова», оставшуюся неоконченной. В 1818 году приступает к поэме «Руслан и Людмила» и завершает ее в 1820-м. Но эти произведения, особенно «Руслан и Людмила», более близки к западноевропейскому рыцарскому роману и к происходящей от него русской лубочной литературе, чем к фольклору.
В 1822 году Александр Сергеевич пишет сказку «Царь Никита и сорок его дочерей», называемую пушкинистами «нескромной». Нескромна она до такой степени, что не только ребенку, но и не всякому взрослому стоит ее читать. Между тем это уже настоящая пушкинская сказка, в которой видны прообразы последующих. И начинается она обязательным «жил-был»:
Царь Никита жил когда-то
Праздно, весело, богато,
Не творил добра, ни зла,
И земля его цвела.
И заканчивается непременным пиром:
Царь на радости такой
Задал тотчас пир горой,
Семь дней сряду пировали,
Целый месяц отдыхали.
К подлинным народным сказкам Пушкин обратился во время Михайловской ссылки. В деревне он коротал вечера, слушая рассказы няни. В ноябре 1824 года поэт сообщал брату Льву: «Знаешь ли мои занятия? До обеда пишу записки, обедаю поздно. После обеда езжу верхом, вечером слушаю сказки».
Р.Ф.Штейн. Иллюстрация к поэме «Руслан и Людмила» 1891 г. Приблизительно в это же время (конец 1824 - начало 1825 года) Пушкин пишет пролог ко второму изданию «Руслана и Людмилы» - с детства всем нам известное «У лукоморья дуб зеленый.». Это стихотворение можно назвать основополагающим - в нем показано все волшебное многообразие русского фольклора и намечены сюжеты, к которым поэт мог бы обратиться. Недаром безымянный пушкинский современник в газете «Северная пчела» писал о прологе: «Это перечень всего сказочного мира русского».
Живя в Михайловском, Пушкин приходил на деревенские праздники или на ярмарку у стен Святогорского монастыря. Здесь поэт общался с крестьянами, в том числе с опытными певцами и сказителями, записывал их шутки, песни и побасенки. Бесценный опыт общения с народом впоследствии помог Александру Сергеевичу в работе над сказками.
Эта работа началась в 1830 году. Тогда Пушкин написал «Сказку о попе и о работнике его Балде». В 1831-м - «Сказку о царе Салтане». В 1833-м - «Сказку о мертвой царевне» и «Сказку о рыбаке и рыбке». В 1834-м - «Сказку о золотом петушке». К 1830-м годам относится и неоконченная «Сказка о медведихе».
Сам поэт причислял к сказкам и балладу «Жених», написанную в 1825 году. Но в наши дни «жених» не входит в круг детского чтения, поэтому обычно не помещается среди пушкинских сказок.
В.А. Табурин. Иллюстрация к поэме «Руслан и Людмила» Происхождение «Сказки о попе и о работнике его Балде» Азадовский не стал подробно исследовать, поскольку считал этот вопрос «достаточно выясненным». Действительно, ее единственный источник - народная побасенка, записанная Пушкиным в 1824 году. И мы не будем на ней подробно останавливаться. Только вспомним, что при жизни поэта сказка не издавалась. Впервые ее напечатал в 1840 году Василий Жуковский. Причем по требованиям цензуры он поменял попа на купца Кузьму Остолопа. В искаженном виде произведение издавалось до 1882 года.
ОТКУДА ВЗЯЛАСЬ БЕЛКА? Пожалуй, важнейшая среди сказок Пушкина - «Сказка о царе Салтане». В ней не только раскрылся наиболее полно талант поэта-сказочника, но и отразились его чувства к красавице- невесте: любовь к избраннице и тревога за будущее. На это еще в 1933 году обратил внимание литературовед Александр Слонимский.
Действительно, в феврале 1831 года Пушкин пишет приятелю Николаю Кривцову: «Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся - я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей».
А летом 1831 года поэт пишет «Сказку о царе Салтане», в которой князь Гвидон вздыхает:
Люди женятся; гляжу,
Неженат лишь я хожу.
На это Царевна Лебедь замечает:
Но жена не рукавица:
С белой ручки не стряхнешь,
Да за пояс не заткнешь.
И в ответ:
Князь пред нею стал божиться,
Что пора ему жениться,
Что об этом обо всем
Передумал он путем.
Сходство чувств и мыслей очевидно.
«Сказке о царе Салтане» предшествует несколько черновых записей разных лет. Исследуя их, Азадовский установил, что сюжет заимствован Александром Сергеевичем из литературных источников - европейских романов и русских лубков. Один из источников - сказка «По колена ноги в золоте, по локоть руки в серебре» - встречается в рукописных книгах. Есть она и в известном собрании сказок Александра Афанасьева.
По всей Евразии распространен этот сюжет: царь подслушивает разговор трех сестер и женится на той, что обещает родить ему чудесного ребенка; после свадьбы царь отправляется на войну; в его отсутствие рождается чудесный ребенок, которого вместе с матерью хотят погубить завистливые сестры царицы, и проч.
Похожая сказка имеется, например, в сборнике «Приятные ночи» итальянского писателя Джованни Франческо Страпаролы. Этот сборник был известен Пушкину по французскому переводу баронессы д’Ольнуа.
Подобная побасенка также встречается во французском переводе «Тысячи и одной ночи», сделанном Антуаном Галланом. Но среди подлинных арабских сказок такого сюжета нет. Галлан совершенно произвольно включил его в свой перевод. Источник сказки Галлана неизвестен.
Когда-то литературовед Василий Гиппиус заметил: «Историческая роль Пушкина не сводится к роли передаточной инстанции, к роли комиссионера по поставке западноевропейского материала». И в этом случае Александр Сергеевич не просто перевел сказку с французского языка. Он переделал ее в подлинно народном духе. Из необработанного европейского алмаза получился чистый русский бриллиант.
Из побасенки «По колена ноги в золоте» Пушкин заимствовал волшебного кота: «У моря лукоморья стоит дуб, а на том дубу золотые цепи. И по тем цепям ходит кот. Вверх идет - сказки сказывает. Вниз идет - песни поет». Это чудо, которым в сказке пытаются удивить и отвлечь царя.
У Александра Сергеевича кот перебрался в пролог к «Руслану и Людмиле». А его место заняла волшебная белка, которая «песенки поет и орешки все грызет». Азадовский отметил: «Что же касается мотива белки, грызущей золотые орешки с изумрудными ядрами, то его источник остается пока совершенно неясным. Русскому фольклору он совершенно чужд».
Чудесная белка Рататоск, живущая на исполинском ясене Иггдрасиль, упоминается в скандинавских преданиях, в «Старшей Эдде». Но Пушкин не был знаком с этой книгой.
Было бы соблазнительно предположить, что белка заимствована из «Слова о полку Игореве», которым Александр Сергеевич увлекался. Он сам принял участие в обсуждении того, как понимать выражение «Слова» о вещем Бояне: «растекашется мыслию по древу». Ученые до сих пор спорят: Боян растекался «мыслию» или «мысию» - белкой?
Увы, чтение «мысь» было предложено только в середине XIX века литературоведом Николаем Корелкиным. Сам Пушкин полагал в этом месте описку. По его мнению, Боян должен растекаться по древу не «мыслию», а «славием» - соловьем.
И нам остается только согласиться с Азадовским - происхождение чудесной белки совершенно неясно.
Р.Н. Браиловская. Иллюстрация к «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях». 1915 год КАМБАЛА, А НЕ ЗОЛОТАЯ РЫБКА Не меньшее впечатление, чем «Слово», произвел на русское общество сборник былин Кирши Данилова, впервые изданный в 1804 году. Из этого сборника, из былины о богатыре Потоке, Пушкин заимствовал белую лебедушку, обернувшуюся «душой красной девицей». Из шутливой песни о дурне - бабу Бабариху. Заимствования из сборника Кирши Данилова также попали в «Сказку о мертвой царевне». Это пятигорские черкесы, которые неоднократно упоминаются в былинах.
У «Сказки о мертвой царевне» Азадовский обнаружил два источника: русский и немецкий - сказку «Белоснежка и семь гномов» из сборника братьев Гримм. Пушкин не знал немецкого языка. Но в его библиотеке была книга Vieux contes - первый французский перевод сказок братьев Гримм, вышедший в 1830 году в Париже. Именно им пользовался Александр Сергеевич при работе над своими произведениями. Из книги Vieux contes поэт заимствовал начало: царица ждет возвращения мужа; она сидит у окна и смотрит на снег; рождается дочь, белая как снег; царица умирает; царь женится во второй раз; мачеха ненавидит падчерицу и хочет ее погубить. В сказке Гримм Белоснежка находит приют у семи гномов. Поэт заменил гномов, чуждых нашему фольклору, богатырями. С этого места немецкую побасенку сменяет русская - сказка о царевне, заблудившейся в лесу. Ее запись имеется в тетрадях Пушкина.
В своем произведении Александр Сергеевич выводит новое действующее лицо - жениха-королевича Елисея. Его нет ни в немецкой, ни в русской сказках. В них юноша случайно наталкивается на гробницу царевны, «влюбляется в ее труп» (так записано в тетрадях Пушкина) и воскрешает ее поцелуем. Азадовский считал, что образ жениха, разыскивающего пропавшую невесту, взят поэтом из западноевропейской традиции. Обращение королевича Елисея к солнцу, месяцу и ветру заимствовано Александром Сергеевичем из сказки братьев Гримм «Поющий и прыгающий львиный жаворонок». В ней молодая королева ищет мужа, превращенного в белого голубя, и обращается к солнцу, месяцу и четырем ветрам. И только южный ветер открывает королеве местопребывание супруга.
Целиком из сборника Гримм взята «Сказка о рыбаке и рыбке», пожалуй, самая русская из всех сказок Александра Сергеевича. Сложно поверить, но перед нами немецкая «Сказка о рыбаке и его жене».
И.Я. Билибин. «Пришел невод с одною рыбкой...». Иллюстрация к «сказке о рыбаке и рыбке». 1908 год Любопытно отметить, что первоначально поэт называл это произведение «песнь сербская» и хотел включить ее в цикл «Песни западных славян».
Конечно, и в русском фольклоре есть сказка о жадной жене, покорном муже и чудесном существе, исполняющем их просьбы. Но в наших побасенках вместо рыбки действует волшебное дерево-береза, птица-дрозд или коток-золотой лобок. Последняя просьба разбогатевших стариков - сделать их такими страшными, чтобы никто не осмелился похитить их сокровища. Эта просьба выполняется - старики превращаются в медведей.
В черновиках пушкинская сказка кончается так же, как и немецкая, - старуха заявляет мужу: «Не хочу я быть вольною царицей, я хочу быть римскою папой». Старик идет к морю, кличет рыбку, и та исполняет очередную прихоть «сварливой бабы». Рыбак возвращается к старухе - и что же видит?
Перед ним монастырь латынский,
На стенах латынские монахи
Поют латынскую обедню.
Перед ним вавилонская башня.
На самой верхней на макушке
Сидит его старая старуха.
На старухе сарачинская шапка,
На шапке венец латынский,
На венце тонкая спица,
На спице Строфилус-птица.
В немецкой сказке, побыв «римскою папой», старуха возжелала сделаться Господом Богом, чтобы солнце и луна двигались по небу с ее дозволения. И в черновиках Пушкина старуха заявляла: «Хочу быть владычицей солнца». Но затем поэт зачеркнул эти слова и написал: «хочу быть владычицей морскою».
Впрочем, Александр Сергеевич понимал, что конец у сказки получился слишком немецким. Русскому православному читателю образ римского папы не понятен и не близок. Поэтому он убрал последнее желание старухи. Впрочем, это не единственное отличие пушкинской сказки от гриммовской.
В последней желания старухи исполняет не просто золотая рыбка, а большая камбала, которая к тому же оказывается очарованным королевичем. И попадается камбала не в невод, а на удочку.
В немецкой сказке нет знаменитого разбитого корыта. У братьев Гримм первая просьба жены рыбака - новый дом вместо землянки. В нее, лишенная всего, старуха и возвращается. У Пушкина же старуха возвращается не просто в землянку, а к разбитому корыту. Это корыто - символ крушения честолюбивых желаний - замечательная находка Пушкина, без которой уже невозможно представить русскую фразеологию.
И, естественно, в немецкой сказке нет тех тщательно выписанных деталей нашего старозаветного быта (тесовые ворота, дорогая соболья душегрейка, пряник печатный и проч.), что так украшают произведение Пушкина.
«Сказку о золотом петушке» исследовала Анна Ахматова и в 1933 году посвятила ей статью «Последняя сказка Пушкина». Поэтесса установила, что источником сказки является «легенда об арабском звездочете» американского писателя Вашингтона Ирвинга. Она входит в сборник The Alhambra, изданный в Лондоне в 1832 году. Одновременно в Париже был напечатан и французский перевод - Les contes de lAlhambra. В библиотеке Пушкина имелось французское издание сборника.
Современники восприняли The Alhambra как собрание подлинных испанских народных сказок. Скорее всего, так его воспринял и Александр Сергеевич. Первоначально он довольно близко следовал за сюжетом произведения Ирвинга. Например, Пушкин перевел стихами прозаический отрывок о чудесных шахматах, имеющийся у американского писателя:
Царь увидел пред собою
Столик с шахматной доскою.
Вот на шахматную доску
Рать солдатиков из воску
Он расставил в стройный ряд.
Грозно куколки сидят.
Но в русскую сказку этот отрывок все-таки не вошел. Цензура также несколько сократила сказку при ее печатании в 1835 году в журнале «Библиотека для чтения». цензор Александр Никитенко убрал «крамольные» строки «Царствуй, лежа на боку» и «Сказка - ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок».
ИСПЫТАНИЕ ВРЕМЕНЕМ При жизни Александра Сергеевича критика по-разному относилась к его сказкам. Широко известны недоброжелательные отзывы Виссариона Белинского о «мертвых безжизненных сказках» Пушкина, о его «неудачных опытах подделаться под русскую народность»: «Самые его сказки - они, конечно, решительно дурны, конечно, поэзия и не касалась их. Но все-таки они целою головою выше всех попыток в этом роде других наших поэтов. Мы не можем понять, что за странная мысль овладела им и заставила тратить свой талант на эти поддельные цветы».
Менее известны, но не менее любопытны отзывы других пушкинских современников. Собственно говоря, большинство из этих отзывов касается «Сказки о царе Салтане», напечатанной в 1832 году в третьей части «Стихотворений Александра Пушкина».
Например, поэт и критик Георгий (Егор) Розен писал в газете «Северная пчела»: «В сей книге есть и новые пьесы, между коими особого внимания достойна «Сказка о царе Салтане.» - большая прелестная пьеса, которая отдельно составила бы довольно порядочную книжку. Отделанная от сора и нечистоты и сохранившая только свое золото, русская сказка у него золотозвучными стихами извивается по чудесной области народно-романтического. Гений старины, омывшись, как лебедь, в Кастальском ключе пушкинской поэзии, носится мимо нас легким мелодическим полетом! Удивительно счастливо здесь соединена народность выражения со всею очаровательностью пушкинской дикции».
Неизвестный критик в «Дамском журнале» восхищался: «Нам остается только поздравить читающую публику с новым пиитическим удовольствием, в котором, без сомнения, займет первое место «Сказка о царе Салтане.».
Ф.Л. Соллогуб. иллюстрация к «Сказке о золотом петушке» Недоброжелательно встретил сказки Пушкина издатель и критик Николай Надеждин. В своем журнале «Телескоп» он писал о «Сказке о царе Салтане»: «Одна сухая, мертвая работа - старинная пыль, из которой, с особенным попечением, выведены искусные узоры».
Надеждину вторил писатель и критик Ксенофонт Полевой. Он находил в литературных сказках только «подражание предкам». Произведениям Пушкина и Жуковского Полевой посвятил особую статью, «О новом направлении в русской словесности», напечатанную в журнале «Московский телеграф». Она заканчивается призывом к поэтам: «Остановитесь! Довольно опытов и неудачных странствований в чужие владения. Будьте русскими не прошедших веков, но настоящего времени».
С тех пор минуло почти два века. Мудрое время расставило все на свои места. Сегодня, пожалуй, только ученые-филологи помнят о Полевом и Надеждине. Да и Белинского теперь мало кто читает. Гневные статьи критиков обратились в «старинную пыль». А «мертвые безжизненные сказки» Пушкина благополучно пережили испытание временем.
И.Я. Билибин. иллюстрация к «Сказке о золотом петушке». 1907 год Сколько поколений выросло на этих сказках! Сколько детей испытало истинное, ни с чем не сравнимое удовольствие при первом знакомстве с ними! Пушкинское лукоморье устояло назло всем бурям. Не повалили буйные ветры чудесный дуб, не оборвали его зеленые листья. И еще не один век кот ученый будет радовать наших детей - заводить песни и говорить сказки. Дмитрий Урушев. Журнал «Русский Мир»
ertata
