И все-таки я люблю, как в Израиле преподносят детям классическую музыку! Недостаток отглаженности и накрахмаленности с лихвой компенсируется восторженной детской вовлеченностью в действо. А топот босых детских ножек по новенькой сцене , в зале, откуда еще не выветрился запах стружки (новое крыло Тель-Авивского музея ) так точно ложится на музыку Россини, что закрыв глаза, можно легко унестись вдаль, на зеленый лужок, вместе с табунком шаловливых жеребят.

Дальше

Зал был пуст. И пока еще не прострочен вибрацией перешетываний в связках ролей, которые называются "учитель", "ученик", "родитель". По залу с ненавязчивой бесшумностью передвигались официанты, готовящие пространство к другому, чем разыскивала я, событию. Событию, в котором белый рояль максимум может послужить лишь безгласным суфлером для череды новобранцев в семье гостинично-банкетных акссесуаров. Еще, мне помнится, на входе в зал трепетал какой-то притворно молодой ручей-миниводопад, долженствующий навевать мысли у смотрящих на него, то ли о речке, в которую не вступить дважды, то ли о всё текущем и изменяющемся бытии нашем в отдельный гостинично-оторванный период... Но для этого рядом было Море. Которое не навязывалось вашему взгляду, не искало возможности его завоевать. Море, которое в этот полдень, удивило благосклонным смирением, и не мудрствуя, согласилось на роль исполнителя интермеццо. Паузы – они тоже музыка. Озвученные лишь для тех, кто решает вслушаться и в них.

Дальше