После беседы с Никодимом, происходившей в Иерусалиме во дни праздника Пасхи, Господь оставил Иерусалим и "прииде в жидовскую землю и ту живяше с ними и крещаше". Здесь мы имеем важное указание св. Евангелиста Иоанна на довольно длительное пребывание Господа Иисуса Христа в самой южной части Палестины - области, носившей название Иудеи, о чем умалчивают первые три Евангелиста. Как долго продолжалось это пребывание Господа в Иудее, можно заключить из того, что, говоря об остановке Господа в Самарии, по пути из Иудеи в Галилею, св. Иоанн передает следующие слова Господа, обращенные к его ученикам: "Не говорите ли вы, что еще четыре месяца, и наступит жатва?" Из этих слов надо заключить, что Господь возвращается в Галилею за 4 месяца до жатвы, а так как жатва бывает в Палестине в апреле месяце, то Господь оставил Палестину не ранее ноября, и, следовательно, пробыл в Иудее не менее восьми месяцев, с апреля до ноября. Первые три Евангелиста ничего не говорят обо всем этом первом периоде общественного служения Господа Иисуса Христа: рассказав об Его крещении и искушении в пустыне, они прямо переходят к описанию Его деятельности в Галилее. Св. Матфей, как призванный Господом много позже, не был свидетелем всего совершившегося в это время в Иудее; вероятно не был в Иудее с Господом и св. Петр, со слов которого писал свое Евангелие св. Марк; по-видимому и св. Лука не имел достаточно сведений об этом периоде служения Господа от очевидцев. Св. Иоанн поэтому считал своим долгом дополнить пропущенное, очевидцем чего он к тому же был. Нет указания, чтобы Господь жил в Иудее все время в одном определенном месте: надо полагать, что Он проходил с своею проповедью всю эту священную землю.

"И крещаше" - далее ст. Евангелист говорит, что Иисус не сам крестил, а ученики Его. Это крещение ничем не отличалось от крещения Иоаннова: оно было водным, а не благодатным, ибо сами они еще не имели Духа Святаго: "Не у бо бе Дух Святый, яко Иисус не у бе прославлен" (7:39). Крестить благодатным христианским крещением во Имя Отца и Сына и Святого Духа они получили повеление от Господа только после Воскресения Господа из мертвых (Матф. 28:19).

В это время и св. Иоанн Креститель еще продолжал крестить в Еноне близ Салима, в местности, которую трудно определить, но, по-видимому, не прилегавшей к Иордану, ибо тогда незачем было бы добавлять в пояснение: "Яко воды многи бяху ту". Ученики св. Иоанна скоро заметили, что к их учителю приходит меньше слушателей, чем прежде, и в своей слепой, не-Разумной привязанности к нему, стали досадовать и завидовать Тому, Кого считали Виновником этого, Кто имел больший успех у народа, т. е. Господу Иисусу Христу. Несомненно, что эти недобрые чувства намеренно старались разжигать в них фарисеи, вызвавшие споры об очищении, что привело к прениям о сравнительном достоинстве крещения Иоаннова и крещения, которое совершали ученики Иисуса. Желая сообщить и своему учителю свою зависть и досаду на Христа, ученики Иоанновы приходят к Иоанну и говорят: "Равви, Иже бе с тобою об он пол Иордана, Ему же ты свидетельствовал еси, се Сей крещает (не с тобою, а отдельно и независимо от тебя), и вси грядут к Нему" ("вси" сказано с преувеличением, которое внушается завистью и желанием возбудить зависть).

Далекий, конечно, от всякого чувства зависти ко Христу, Креститель в своем ответе прямо начинает раскрывать величие Христово, сравнительно с собой, и дает новое, уже последнее, торжественное свидетельство о Божественном достоинстве Христовом. Защищая право Христа совершать крещение, Иоанн говорит, что между Божественными посланниками ни один не может принять на себя что-либо такое, что не дано ему с неба, а потому, если Иисус крестит, то имеет на это власть от Бога. Иоанн напоминает, как он говорил с самого начала, что он не Христос, а только послан пред Ним. Вместо досады и зависти, Иоанн выражает свою радость по поводу успехов дела Христова, называя Христа "женихом", а себя "другом жениха", который не завидует преимуществу жениха, но стоит пред ним, как бы его слуга и "радостью радуется", слыша голос его. Союз Бога с верующими, в Ветхом Завете, как и союз Христа с Церковью, в Новом Завете, нередко представляется в Священном Писании под образом брака (Ис. 54:5-6; Ис. 62:5; Ефес. 5:23-27). Христос есть Жених Церкви, а Иоанн - друг Его, близкое доверенное лицо, которое может только радоваться успеху Жениха. Значение друга жениха у евреев было велико во время, предшествующее браку, а как только брак состоялся, и жених вступал в права мужа, роль друга жениха оканчивалась. Так и Иоанн: он был главным действующим лицом в приготовлении народа к принятию Христа, когда же Христос вступил в дело Своего общественного служения, роль Иоанна окончилась. Вот почему он и говорит: "Оному, т. е. Христу, подобает расти, мне же малитися", как блеск утренней звезды постепенно меркнет, по мере того, как восходит солнце.

Исповедуя превосходство над собою Христа, Иоанн говорит, что Христос есть "грядый свыше" и потому "над всеми есть" - превосходит всех других людей и даже посланников Божиих, каков он; что он, Иоанн, имеющий земное происхождение, возвещал Божественную истину лишь настолько, насколько может возвещать ее сущий от земли, а приходящий с неба Христос свидетельствует о небесном и Божественном, как о таком, что Он Сам непосредственно видел и слышал, и никто из земных, без благодати Божией, не в состоянии принять свидетельства Его (Матф. 16:17; Иоан. 6:44).

С грустью замечая в своих учениках недобрые чувства, Иоанн восхваляет тех, кто принимает свидетельство Христово, ибо Христос возвещает людям слова Самого Бога: кто признает истинными Его слова, тот признает истинными слова Бога Отца. Бог Отец во изобилии даровал Своему Сыну Иисусу Христу дары Святого Духа, выше всякой меры, ибо Он любит Сына и все предал в руки Его. Поэтому, кто верует в Сына Его Господа Иисуса Христа, тот имеет жизнь вечную, а кто не верует в Него, тот не увидит жизни вечной, "но гнев Божий пребывает на нем".

Так, оканчивая свое служение, Иоанн в последний раз торжественно засвидетельствовал Божество Христово, убеждая всех следовать за Христом. Эти слова его надлежит рассматривать, как завещание величайшего из пророков.

Источник: http://vsemolitva.ru

comments

О выходе на проповедь Иоанна Крестителя и об его свидетельстве о Господе Иисусе Христе согласно повествуют, почти с одинаковыми подробностями, все четыре Евангелиста: Матфей, Марк, Лука и Иоанн. Лишь последний из них опускает кое-что из сказанного первыми тремя, подчеркивая только Божество Христово.

О времени выхода на проповедь Иоанна Крестителя, а вместе с тем и о времени выхода на общественное служение Самого Господа, дает важные сведения св. Евангелист Лука. Он говорит, что это произошло "в пятнадцатый год правления Тиверия кесаря, когда Понтий Пилат начальствовал в Иудее, Ирод был четвертовластником в Итурее и Трахонитской области, а Лисаний четвертовластником в Авилинее, при первосвященниках Анне и Каиафе" (Луки 3:1-2).

Начиная свое повествование о выходе Иоанна Крестителя на проповедь, св. Лука хочет сказать, что в то время Палестина входила в состав Римской империи, и ею управляли именем императора Тиверия, сына и преемника Октавиана Августа, при котором родился Христос, тетрархи, или четвертовластники: в Иудее, вместо Архелая, управлял римский прокуратор Понтий Пилат, в Галилее Ирод-Антипа, сын Ирода Великого, избившего младенцев в Вифлееме, другой его сын Филипп управлял Итуреей, страною по восточную сторону Иордана, и Трахонитидою, расположенной на северо-восток от Иордана; в четвертой области Авилинее, примыкавшей с северо-востока к Галилее, при подошве Антиливана, управлял Лисаний. Первосвященниками в это время были Анна и Каиафа, что надо понимать так: первосвященником был, собственно Каиафа, а его тесть Анна, или Анан, отставленный гражданскими властями от должности, но пользовавшийся у народа авторитетом и уважением, фактически разделял с ним власть.

Тиверий вступил на престол после смерти Августа в 767 г., но еще за два года в 765 г. он стал его соправителем и, след., 15-й год его правления начинался в 779 г., в каковом году, по наиболее вероятному предположению, Господу и исполнилось как раз 30 лет, о чем говорит дальше св. Лука, указывая возраст, в котором Господь Иисус Христос принял крещение от Иоанна и вышел на общественное служение.

Св. Лука свидетельствует, что ко Иоанну "бысть глагол Божий", т. е. особое призвание, или откровение Божие, которым он был вызван начать свое служение. Место, где он начал свое служение, св. Матфей называет "пустыней Иудейской". Так называлось западное побережье Иордана и Мертвого моря, благодаря своей слабой населенности. После Божия призвания, Иоанн стал являться в более населенных местах этой области и ближе к воде, нужной для крещения, как напр., в Вифаваре на Иордане (Иоан. 1:28) и в Еноне близ Салима (3:23).

Евангелисты Матфей (3:3), Марк (1:3) и Лука (3:4) называют Иоанна "гласом вопиющего в пустыне: уготовайте путь Господень и правы творите стези Его". Точно так же называет себя и сам Иоанн в Евангелии от Иоанна (1:23). Слова эти взяты из речи пророка Исайи, где он утешает Иерусалим, говоря, что кончилось время его уничижения и скоро явится слава Господня и "узрит всякая плоть спасение Божие" (40:3).

Это пророчество исполнилось, когда после семидесятилетнего вавилонского пленения 42.000 Иудеев, с разрешения персидского царя Кира, возвратились в свое отечество. Это возвращение пророк изображает, как радостное шествие, предводительствуемое Самим Богом и предшествуемое вестником. Этот вестник возглашает, чтобы в пустыне, по которой предстоит идти Господу со Своим народом, приготовили Ему путь прямой и ровный - углубления наполнили насыпями, а горы и холмы срыли и т. п. Это пророчество и Евангелисты и сам Иоанн Креститель (Иоан.1:23) изъясняют в преобразовательном смысле (ибо такой смысл имели все ветхозаветные события, предзнаменуя собою события Нового Завета): под Господом, шествующим во главе Своего народа, возвращающегося из плена, они разумеют Мессию, а под вестником - Его Предтечу - Иоанна. Пустынею в этом духовном смысле является сам народ Израильский, а ее неровности, которые надо устранить, как препятствия к приходу Мессии, это грехи человеческие, почему сущность всей проповеди Предтечи и сводилась к одному, собственно, призыву: "покайтеся!" Это преобразовательное пророчество Исайи последний из ветхозаветных пророков Малахия высказывает прямо, называя Предтечу приготовляющего путь Мессии, "Ангелом Господним", каковой цитатой св. Марк и начинает свое евангельское повествование (1:2). Проповедь свою о покаянии Иоанн Креститель обуславливал приближением Царства небесного, т. е. Царства Мессии (Матф. 3:2). Под этим царством Слово Божие понимает освобождение человека от власти греха и воцарение праведности во внутреннем его существе (Луки 17:21 ср. Рим. 14:17), объединение всех людей, сподобившихся этого, во единый организм - Церковь (Матф. 13:24-43; 47-49) и вечная небесная слава их в будущей жизни (Луки 23:42-43).

Приготовляя людей ко вступлению в это имеющее вскоре открыться с приходом Мессии Царство, Иоанн призывает их к покаянию и откликавшихся на его призыв крестил "крещением покаяния" во оставление грехов (Матф. 3:11 и Луки 3:3). Это не было благодатное христианское крещение, а лишь погружение в воде, как выражение того, что погружающийся желает очищения от своих грехов, подобно тому, как вода очищает его от телесной нечистоты.

Строгий подвижник, носивший самую грубую одежду из верблюжьего волоса и питавшийся акридами (род саранчи) и диким медом, Иоанн представлял собою резкую противоположность современным ему наставникам иудейского народа, а проповедь его о приближении царства Мессии, наступления которого столь многие в это время напряженно ожидали, не могла не привлечь к себе всеобщего внимания.

Даже Иудейский историк Иосиф Флавий свидетельствует, что "народ, восхищенный учением Иоанна, стекался к нему в великом множестве" ... и что власть этого мужа была так велика над иудеями, что они готовы были сделать по его совету все, и что сам Ирод царь боялся этой власти великого учителя. Даже фарисеи и саддукеи не могли смотреть спокойно на то, как народ массами идет к Иоанну, и они сами пошли к нему в пустыню, едва ли все, по крайней мере, с искренними чувствами.

Неудивительно поэтому, что Иоанн встречает их строгой обличительной речью: "Рождения ехиднова, кто сказа вам бежати от будущаго гнева?" Фарисеи искусно прикрывали свои пороки точным соблюдением чисто внешних предписаний Моисеева закона, а саддукеи, предаваясь плотским удовольствиям, отвергали то, что противоречило их эпикурейскому образу жизни - духовную жизнь и загробное воздаяние.

Иоанн обличает их надменность, их уверенность в своей праведности и внушает им, что их надежда на происхождение от Авраама не принесет им пользы, если они не сотворят плодов, Достойных покаяния, ибо "дерево", не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь", как ни на что не годное.

Истинные чада Авраама не те, которые происходят от него по плоти, но те, которые будут жить в духе его веры и преданности Богу. Если вы не раскаетесь, то Бог вас отвергнет и призовет на ваше место новых чад Авраама по духу (Матф. 3:9, также Луки 3:8).

По Евангелисту Луке эта строгая речь Иоанна была обращена к народу. В этом нельзя видеть противоречия, ибо народ в значительной своей части был заражен лжеучениями фарисейства. Смущенный строгостью речи пророка народ спрашивает: "что же нам делать?" (Луки 3:10). В ответ Иоанн указывает на необходимость творить дела любви и милосердия и воздерживаться от всякого зла. Это и есть "плоды, достойные покаяния".

Тогда было время всеобщего ожидания Мессии, причем иудеи верили, что Мессия, когда придет, будет крестить (Иоанн. 1:25). Неудивительно, что многие стали задаваться вопросом, не Христос ли Иоанн.

На эти мысли Иоанн отвечал, что он крестит водою в покаяние (Матф. 3:11), т. е. в знак покаяния, но за ним идет Сильнейший его, Которому он недостоин развязать (Луки 3:16, Марка 1:7) или понести (Матф. 3:11) обуви, как делают это рабы своему господину. "Той вы крестит Духом Святым и огнем" - в крещении Его будет действовать благодать Св. Духа, попаляющая как огонь, всякую греховную скверну. "Ему же лопата в руку Его..." - Христос очистит народ Свой, как хозяин очищает свое гумно от плевел и сора, пшеницу же, т. е. уверовавших в Него, соберет в Свою Церковь, как бы в житницу, а всех отвергающих Его предаст вечным мучениям.

Источник: http://vsemolitva.ru

comments

Когда Елисавете исполнилось время родить сына, соседи и родственники ее сорадовались ее радости и в восьмой день собрались к ней, чтобы совершить установленный еще при Аврааме (Быт. 17:11-14) и требуемый законом Моисея (Лев. 12:3) обряд обрезания. Чрез обрезание новорожденный вступал в общество избранного народа Божия, и потому день обрезания считался радостным семейным праздником. При обрезании новорожденному давалось имя, обыкновенно в честь кого-либо из старших сродников. Поэтому не могло не вызвать общее недоумение желание матери назвать его Иоанном. Евангелист подчеркивает нам это обстоятельство очевидно потому, что и оно чудесно: желание Елисаветы назвать младенца Иоанном было плодом внушения Св. Духа. За решением обратились к отцу. Он, испросив дщицу, намазанную воском, написал на ней палочкой, для этого употреблявшейся: "Иоанн будет имя ему", и все удивились необычайности совпадения желания матери, и глухонемого отца назвать сына именем, которого не было в родстве их. И тотчас, по предсказанию Ангела, разрешились уста Захарии, и он в пророческом вдохновении, как бы предвидя уже наступление царства Мессии, стал прославлять Бога, посетившего народ Свой и сотворившего избавление ему, Который "воздвиг рог спасения в дому Давида". Подобно тому, как преступники, преследуемые мстителями, убегали в Ветхом Завете к жертвеннику всесожжения и, ухватившись за его рог считались неприкосновенными (3 Цар. 2:28), так и весь человеческий род, угнетаемый грехами и преследуемый за это Божественным правосудием, находит себе спасение во Христе Иисусе. Это спасение не есть только избавление Израиля от политических врагов его, как думало в то время большинство евреев, особенно книжники и фарисеи, а исполнение завета Божия, данного ветхозаветным праотцам, которое даст возможность всем верным израильтянам служить Богу "преподобием и правдою". Под "правдою" разумеется здесь оправдание Божественными средствами, чрез вменение человеку искупительных заслуг Христовых; под "преподобием" - внутреннее исправление человека, достигаемое при содействии благодати усилием самого человека. Далее Захария предрекает своему сыну будущее, предсказанное Ангелом, говоря, что он наречется пророком Вышнего и будет предтечею Божественного Мессии, указывает и цели служения Предтечи в том, чтобы приготовить людей к пришествию Его, дать уразуметь народу израильскому, что спасение его состоит не в чем ином, как именно в прощении грехов. Поэтому Израиль должен искать не мирского величия, о чем мечтали тогдашние духовные вожди его, а праведности и прощения грехов. Прощение же грехов придет "от благоутробного милосердия Бога нашего, вследствие которого приходит к нам Восток свыше", т. е. Мессия-Искупитель, каковым именем Его называли еще пророки Иеремия (25:5) и Захария (3:8 и 6:12).

По преданию слух о рождении Иоанна Предтечи дошел до подозрительного царя Ирода и когда пришли в Иерусалим волхвы с вопросом, где находится родившийся Царь Иудейский, Ирод вспомнил о сыне Захарии и, издав приказ об избиении младенцев, послал убийц и в Иутту. Захария в то время совершал служение в храме, а Елисавета скрылась с сыном в пустыне. Рассерженный ненахождением младенца Иоанна Ирод послал к Захарии в храм, спросить, где скрыл он своего сына. Захария ответил, что он служит теперь Господу Богу Израилеву и не знает, где его сын. После угроз лишить его жизни, он повторил, что не знает, где его сын, и пал под мечами убийц между храмом и жертвенником, о чем вспоминает Господь в Своей обличительной речи к фарисеям (Матф. 23:35). Рождество Иоанна Крестителя празднуется у нас 24 июня.

Источник: http://vsemolitva.ru

comments

Здесь рассказывается о явлении Ангела Господня священнику Захарии во время служения в храме предрекшего ему рождение от него сына Иоанна, который будет велик пред Господом, о наказании Захарии немотой за неверие и о зачатии его жены Елисаветы.

Царь Ирод, который здесь упоминается, был родом иудей, сын Антипатра, который при Гиркане, последнем из рода Маккавеев, завладел делами Иудеи. От Рима он получил царский титул. Хотя он и был прозелит, но иудеи не считали его своим, и царствование его было тем именно "отъятием скипетра от Иуды", после которого должен был явиться Мессия (см. пророчество Быт. 49:10).

Священники были разделены Давидом на 24 чреды, причем во главе одной из них был поставлен Авия. к этой чреде причислялся Захария. Жена его Елисавета происходила также из священнического рода. Хотя оба они отличались истинной праведностью, но были бездетны, а это считалось у Иудеев Божиим наказанием за грехи. Каждая чреда проходила свое служение в храме дважды в год по одной седмице, причем священники жребием распределяли между собой обязанности. Захарии выпал жребий совершить каждение, для чего он вошел во вторую часть Иерусалимского храма, называемую Святое или Святилище, где находился жертвенник кадильный, в то время как весь народ молился в предназначенной для него открытой части храма - "Дворе". Войдя во святилище, Захария увидел Ангела, и на него напал страх, м. б. и потому, что по иудейским понятиям, явление Ангела предвещало близкую смерть. Ангел успокоил его, сказав, что молитва его услышана, и жена его родит ему сына, который будет "велик пред Господом". Трудно предположить, что Захария, будучи с женой столь старым, да еще в такой торжественный момент богослужения, при своей праведности, молился бы о даровании сына. Очевидно он, как один из немногих лучших людей того времени, усиленно молил Бога о скором наступлении Царства Мессии, и именно об этой его молитве Ангел сказал, что она услышана. И вот молитва его получила высокую награду: не только разрешено его скорбное неплодство, но сын его будет Предтечею Мессии, прихода которого он так напряженно ожидал. Сын его всех превзойдет своим необыкновенным строгим воздержанием и будет от рождения исполнен особых благодатных даров Св. Духа. Ему предстоит приготовить народ иудейский к пришествию Мессии, что он сделает проповедью о покаянии и исправлении жизни, обратив к Богу многих из сынов Израилевых, только формально почитавших Иегову, но сердцем и жизнью далеко отстоявших от Него. Для этого ему будет дан дух и сила пророка Илии, на которого он и будет похож своей пламенной ревностью, строгой подвижнической жизнью, проповедью покаяния и обличением нечестия. Он должен будет воззвать Иудеев из бездны их нравственного падения, возвратив сердцам родителей любовь к детям, а противящихся деснице Господней утвердит в образе мыслей праведников. Захария не поверил Ангелу, так как был слишком стар, чтобы мог надеяться на потомство, как и жена его, и попросил от Ангела знамения, как доказательства истинности его слов. Чтобы рассеять сомнения Захарии, Ангел называет свое имя. Он - Гавриил, что значит: "сила Божия", тот самый, который благовестил и пророку Даниилу о времени пришествия Мессии, указав сроки в "седминах" (Дан. 9:21-27). За неверие Захария наказывается немотой, а, видимо, одновременно и глухотой, так как с ним потом объяснялись знаками. Обычно каждение продолжалось недолго и народ удивлялся замедлению Захарии во святилище, но понял, что ему было видение, когда он стал объясняться знаками. Замечательно, что немой Захария не оставил своей чреды, но продолжал служение до конца. Жена его Елисавета, после возвращения его домой, действительно зачала, но пять месяцев скрывала это, боясь, что люди могут не поверить этому и осмеять ее, а сама в душе радовалась и благодарила Бога за снятие с нее поношения. Зачатие св. Иоанна Крестителя празднуется у нас 23 сентября.

Источник: http://vsemolitva.ru

comments

Местом рождения, воспитания и первоначальной деятельности Иоанна была Антиохия – город, издревле любезный Христу, где немало времени и с великим успехом подвизались в проповедании Евангелия свв. апостолы Павел и Варнава – город, "первый из всех городов украсившийся, как дивным венцом, наименованием христиан". Св. Иоанн родился около 344 года. Родители его, Секунд и Анфуса, принадлежали к лучшему антиохийскому обществу и исповедывали христианскую веру. Отец его занимал одно из почетных мест в ведомстве начальника сирийских войск. Вскоре после своего рождения Иоанн лишился отца, и единственною руководительницею его в жизни осталась мать, которая, при несчастии, ее поразившем, по своей молодости, сама, по-видимому, имела нужду в руководителе. Но Промысл, все устрояющий ко благу, даровал св. Иоанну в Анфусе не только нежнолюбящую мать, но и мудрую наставницу. Анфуса принадлежала к числу тех христианских жен, которые, по свидетельству самих язычников, были в то время опорою добронравия и истинного благочестия в христианских семействах. Слезами, увещаниями и собственным примером они отклоняли своих детей и мужей от скверн языческих и часто успевали разрушать все коварные обещания и козни Юлиана, старавшегося всех привлечь к язычеству. В молодых годах лишась своего супруга, Анфуса с покорностию Промыслу переносила свое тяжкое положение, подкрепляемая помощью свыше, она решилась не вступать вторично в брак и посвятить себя воспитанию сына. Он был для нее единственным утешением среди многих забот и горестей житейских, сокровищем ей от Бога дарованным, предметом ее попечений и пламенных молитв. Первые годы жизни св. Иоанн провел под надзором своей богобоязненной матери, и от нее получил первые спасительные уроки в христианском благочестии, которые имели сильное влияние и на всю последующую его деятельность. Анфуса старалась насадить в его сердце страх Божий, любовь к евангельскому закону и безропотную покорность судьбам Провидения. Думая приготовить сына к полезной общественной службе, она позаботилась дать ему основательное и обширное образование в различных науках. По ее распоряжению, Иоанн, достигнув почти двадцатилетнего возраста, стал слушать уроки красноречия у знаменитого в то время ритора Ливания.

Ливаний, софист, по выражению св. Иоанна "более всех преданный языческому суеверию", всегда был жарким и деятельным приверженцем Юлиана, называл его "питомцем, учеником и сообщником духов", и превозносил его действия и сочинения против христианства. Анфуса, без сомнения, знала, какие опасности угрожают юным детям в училищах языческих. Но она хотела, чтобы от ее сына "не ускользнуло ничто хорошее, и чтобы ему ни в чем не отстать от трудолюбивой пчелы, которая со всякого цветка собирает самое полезное". В отношении к наукам, входившим в состав светского образования, Ливаний был одним из лучших наставников того времени; он много содействовал к развитию личных умственных дарований и св. Иоанна. Вообще, чрез уроки языческих наставников Иоанн обогатил свой ум познаниями в различных науках, ознакомился с образцами древнего красноречия и приобрел искусство силою слова глубоко действовать на сердце человеческое. Уже первые опыты его красноречия были таковы, что им удивлялись опытнейшие учители и судии словесного искусства. Сам Ливаний удивлялся необыкновенным успехам своего ученика и в собрании софистов с восхищением читал его речь, написанную в похвалу императору.

По окончании образования Иоанн сначала решился вступить на поприще гражданской службы, и для этой цели стал изучать законоведение, ходил в судебные места, и там защищал дела, ему вверенные. Этот род занятий давал св. Иоанну средства и случаи ближе ознакомиться с нуждами и стремлениями современного общества и приобрести новые сведения о добрых и худых свойствах человеческого сердца, но вместе с тем был опасен для молодого человека и легко мог заразить его душу любочестием, ложью и своекорыстием. Св. Иоанну, действительно, предстояла опасность увлечься мирскими страстями. Он сам говорит, что в это время его юношеская мысль часто пленялась обманчивым блеском и разнообразными удовольствиями света, что он, следуя общему обычаю, посещал театры и другие публичные зрелища, коих вредное влияние на нравственность изображал впоследствии с такою силою. Оставаясь в гражданской службе, Иоанн, при своих отличительных способностях, при обширных сведениях и необыкновенном красноречии, без сомнения, мог со временем занять одно из важных мест в государстве. Но Промысл готовил его к высокому служению для блага Церкви. Благодать Божия часто возбуждала в нем внутреннее недовольство своею жизнию и стремление к жизни тихой, посвященной духовным подвигам и размышлению о предметах Божественных. Иоанн оставил занятия по судебным делам и светскую жизнь, и "переменив одежду и поступь, направил все внимание своего духа к изучению св. писания, и начал постоянно ходить в церковь для молитвы".

Предстоятелем Церкви антиохийской в то время был Мелетий, муж высокой добродетели. Своею кротостию, правотою, своим смиренномудрием Мелетий, по словам св. Иоанна Златоустого, так привлек к себе сердца антиохийских христиан, что "при одном его имени они приходили в восторг", "и каждый из них желал дать сыну своему имя Мелетия, думая чрез святое наименование как бы ввести святого в дом свой". В лице этого-то богомудрого мужа Бог даровал Иоанну руководителя в духовном просвещении и в духовной жизни. Узнав Иоанна и приметив прекрасные качества его души, Мелетий часто приглашал его к себе для духовной беседы. Следствием этих бесед было то, что Иоанн окончательно решился посвятить себя на служение Богу. Друг Иоанна, Василий Великий, еще прежде решившийся вступить в иночество и не желавший "ни на малейшую часть дня" разлучиться с Иоанном, в ежедневных беседах с настойчивостью любви убеждал его поселиться вместе с собою и в уединении предаться подвигам монашеского жития. Св. Иоанн, всегда питавший глубокое уважение к образу жизни иноков, скоро склонился на убеждения Василия, но хотел исполнить свое намерение не иначе как с согласия и благословения своей матери: он знал, что без ее согласия его горячая любовь к матери не даст ему покоя и в уединении, и всегда будет мучить его, куда бы он не удалился. Но когда Анфуса узнала о намерении сына своего оставить ее дом для иноческой жизни, мгновенно сердце ее исполнилось тяжкою скорбию, и из глаз ее полились горькие слезы. И еще более, чем слезы, поразили Иоанна горестию трогательные слова его матери, в которых она раскрыла пред ним заботы и скорби, ею перенесенные и снова ей угрожающие по разлуке с сыном.

Слова матери, соединенные со слезами, удержали св. Иоанна в доме отеческом. К трогательным мольбам Анфусы может быть присоединялись советы св. Мелетия, который, узнав прекрасные умственные и нравственные качества Иоанна, желал приготовить его не к уединенной жизни иноческой, но к обширной деятельности пастырской, и потому определил его чтецом в антиохийской Церкви. Вступив в число чтецов, св. Иоанн еще более сблизился с Мелетием, и в самой должности своей находил новые средства, новые побуждения к изучению св. писания и к нравственному самоусовершенствованию. Оставаясь в доме своей матери, он вел строгую иноческую жизнь. Вскоре после того, как поставлен был на степень чтеца, св. Иоанн лишился своего мудрого наставника и руководителя епископа Мелетия. Валент, нечестивый ревнитель Ариевой ереси, прибыв в Антиохию, начал преследовать православных христиан, которые не соглашались с арианами и не хотели иметь общения с ними. Одною из первых жертв его ослепленной ненависти сделался св. Мелетий, который за верность свою православию, по проискам ариан, был сослан в заточение. Та часть антиохийской Церкви, которая признавала епископом Мелетия, осталась под руководством своих пресвитеров, из коих особенно известен Диодор, бывший впоследствии епископом Тарса в Киликии. Муж "апостольской жизни", исполненный пламенной ревности к делу Божию, твердый в защищении евангельской истины, обладавший обширными сведениями, особенно в богословии, Диодор пользовался всеобщим уважением и искреннею любовию в обществе антиохийских христиан. Не имея никакой собственности, ни даже пристанища постоянного, он, в отсутствие Мелетия, ходил из дома в дом, всех ободряя, утешая и вразумляя. Во время гонений на православных он один стоял за всех, как некая "скала высокая" и несокрушимая, с силою разрушал все хитросплетения и ковы еретиков и охранял мир Церкви.

Несмотря на уединенную и скромную жизнь св. Иоанна, слава о дарованиях и добродетелях его распространилась далеко за пределы Антиохии. И скоро его душевное спокойствие было нарушено разнесшеюся в народе молвою, что его хотят поставить епископом. Св. Иоанн говорит о себе, что, как скоро услышал он об этом, страх и недоумение объяли его душу. По смирению не видя в себе ничего, что могло бы внушить предстоятелям Церкви и народу столь высокое о нем мнение, он считал себя недостойным степени епископства и боялся, чтобы его против воли не заставили принять сан епископский. Под влиянием своих расположений он твердо решился уклониться от избрания и скрылся в нагорном монастыре, находившемся не в дальнем расстоянии от Антиохии.

Пред этим Златоуста постигла было необычайная и могущая иметь роковые последствия опасность, освобождение от которой он всегда считал за знамение особенного милосердия Бога. Императорами Валентином и Валентом был объявлен самый жестокий декрет против тех, которые владели книгами с магическим содержанием. Этот декрет обладал в то время еще большею силою вследствие непреклонной строгости и жестокости, царивших в Антиохии. Обвиняемые, часто весьма произвольно, в сообщничестве с магами подвергались истязаниям и смертной казни. Солдаты были заняты тщательным обыском подозреваемых лиц и привлечением их пред судейскую трибуну. Доносчики кишели во всех углах. И не только солдаты и шпионы, но даже судьи горели желанием заслужить императорское расположение суровым и жестоким исполнением декрета. Не щадили ни пола, ни возраста. Тюрьмы не только в столице, но и в Антиохии были наполнены лицами всех классов и профессий, обвиняемыми в совершении тайных обрядов, или обличенными в укрывательстве книг, касающихся магии. В виду таких ужасов, многие уничтожали свои богатые книгохранилища, лишь бы избежать подозрения.

Когда в Антиохии господствовало подобное настроение, случилось однажды Златоусту с своим другом гулять по предместию города, в садах по берегам Оронта, вблизи гробницы мученика Вавилы. Проходя по самому берегу реки, они заметили несколько листов от книги, плывших вниз по течению. Сильно заинтересованные, они бросились за плывшими листами, в надежде извлечь их с поверхности воды. И действительно, им удалось схватить некоторые из этих листов, но каков же был их ужас, когда они увидали, что те были заполнены магическими знаками и символами, а, между тем, в этот именно момент один из солдат заметил их приближение. Что оставалось им делать с злополучными листами: спрятать у себя или бросить назад в реку? Если они оставят их при себе, солдат может произвести обыск, и открытие их повело бы к самым роковым последствиям, если бросят обратно в реку, солдат может заметить это действие, достать листы и привлечь бросивших к суду за укрывательство запрещенных книг. Полные ужаса, они колебались в выборе, что предпринять им, с быстротою молнии взвешивая и обсуждая в уме возможные последствия того или иного поступка. Наконец, они решили еще раз пустить страшные листы по реке. К счастию для них, их движение не было замечено солдатом, который, проходя мимо, не обратил внимания ни на их страх, ни на то, что они делали. Таким образом, им удалось избежать беды, но опасения Златоуста за исход были возбуждены в сильнейшей степени, и он не мог не приписывать своего спасения особому милосердию к себе Провидения.

Очень немного времени прошло между этим тревожным приключением с Златоустом и его посвящением себя монашеской жизни. Охотно подчинился он в сем правилам строгой монашеской жизни, ревностно и с непоколебимою твердостию переносил все тяжкие труды, с ней соединенные.

Четыре года провел св. Иоанн в сообществе антиохийских монахов. Слава о великих дарованиях и подвигах его распространилась по всем областям, смежным с Антиохиею, и привлекла к нему многих посетителей. Настоятель и все благочестивые иноки монастыря, в котором жил св. Иоанн, боялись лишиться его, и, видя в нем избранника Божия и славу своей обители, без сомнения, искренно желали, чтобы он навсегда остался с ними. Но стремление к высшему, духовному совершенству, пламенная любовь ко Христу и желание скрыться от многочисленных посетителей побудили св. Иоанна оставить общество монахов и удалиться в пещеру, дабы там, в совершенном уединении и ненарушимом безмолвии, еще более укрепить свою душу в великих подвигах самоотвержения. В течение двухлетнего пребывания своего в пещере он почти все время проводил без сна, и днем и ночью стоя, или совершал молитвы, или читал слово Божие, и непрестанным бдением и трудами так изнурил свою плоть, что принужден был, для поправления сил, возвратиться в Антиохию.

Св. Мелетий, в то время снова занимавший епископскую кафедру в Антиохии, опять приблизил к себе прежнего своего ученика и собеседника и посвятил его во диакона. В 381 году Мелетий отправился в Константинополь для присутствования на втором Вселенском соборе и вскоре скончался. Св. Иоанн, питавший сыновнюю привязанность к Мелетию, душевно скорбел о его смерти, с ревностию продолжал свое служение в антиохийской Церкви и при новом епископе Флавиане, избранном на место Мелетия.

Строгая подвижническая жизнь в монастыре и потом в пещере, украсив душу Иоанна новым духовным благолепием, еще более возвысила его в глазах христиан. Народ из ближних и дальних областей стекался во множестве к Иоанну, желая видеть и слышать его, – и слова и дела св. Иоанна многих из мирян расположили принять монашество и назидали самих иноков.

В 386 году Иоанн был рукоположен во пресвитера епископом Флавианом. Вступление Златоуста в сан пресвитера было замечательным событием для Антиохии. Ариане скорбели, а православные благословляли Бога за столь сильного защитника православия. Вскоре после рукоположения во священника Флавиан возложил на Иоанна обязанность говорить поучения к антиохийскому народу. Св. Златоуст с покорностию воле Божией вступил в многотрудное служение, к которому был призван: онпроповедовал ежедневно во время постов и два, и три раза в неделю в обыкновенные дни, не считая праздников св. мучеников и особенных случаев. Православные и заблуждающиеся, иудеи и язычники, все собирались слушать его поучения. В своих поучениях св. Златоуст не оставлял ни одного заблуждения, ни одного уклонения от пути святости без обличения; но особенно вооружался против суеверия, скупости, богохульства, клятвопреступления, клеветы, гордости, роскоши и сладострастия. Суеверий в Антиохии было очень много во времена Златоуста. Он укоряет православных за то, что они, выходя из дому, наблюдали с кем в первый раз встретятся, с здоровым или больным, с бедной женщиной или знатной, – и по этой встрече определяли добрый или худой день, укорял он их и за то, что зажигали множество свечей восковых при рождении детей и этим свечам давали разные имена, чтобы потом дать дитяти имя той свечи, которая долее горела, как предзнаменование долголетней жизни. Сильно огорчали Златоуста игры, которые происходили в первый день месяца января (новый год), игры эти он называет распутными и нечестивыми, потому что занимающиеся этими играми замечают дни, гадают и думают, что если первый день года им удастся провести в удовольствии и веселии, то и весь год будет то же, затем на самом рассвете и женщины, и мужчины наполняют чаши вином и напиваются без меры.

Достойное внимания и в высшей степени памятное событие в период деятельности Златоуста в Антиохии произошло на втором году его пресвитерства. Это был знаменитый мятеж, вызванный императорским декретом Феодосия, от 26 февраля 387 г., объявлявшим новые обременительные для населения налоги, которые предназначались на уплату значительных издержек по устройству дворцовых празднеств (между прочим, по случаю десятилетнего царствования императора), на войну с западным узурпатором Максимом и на другие государственные нужды.

С целью избежать лишних расходов Феодосий даже решил заранее справить десятилетний юбилей своего царствования, приходившийся на 388 г., воспользовавшись для этого празднованием дня рождения своего старшего сына, Аркадия, и исполнением пяти лет со времени дарования ему титула Августа. Издержки в таких случаях были, действительно, огромны. Одна армия ждала подарка в пять золотых монет на каждого солдата. Страшным бременем ложилось это на императорскую казну, пополнением дефицита которой и был вызван новый налог на восточные города.

Всеобщая паника воцарилась в Антиохии по объявлении императорского декрета. Граждане всех званий, с высших до низших, стекались к церквам, взывая к божественной помощи. Низшие классы, вместе с иностранцами и забитым пролетариатом, собравшись у театра, были возбуждены до неистовства. Эта раздраженная, разгневанная толпа прежде всего, по обычаю, искала епископа, чтобы заявить ему свои неудовольствия, о которых епископы того времени по особому представлению императора имели попечение. Не имея возможности найти епископа, они вернулись к преториуму и, произведя разные бесчинства в общественных банях, совершив нападение на дворец префекта, стали разбрасывать раскрашенные портреты императора, смешивая последние с грязью и изрыгая страшные проклятия на Августа и потом, в полном безумии и ярости, сбросили с пьедесталов статуи императора и даже его горячо любимой умершей жены, Флациллы, и с бесчестием влачили их по улицам.

Возмущенная чернь еще подожгла одно публичное здание, но мятеж вскоре был подавлен префектом, вызвавшим для усмирения бунтовщиков отряд стрелков. Схваченные на месте восстания были осуждены и казнены префектом, который боялся гнева оскорбленного величества. Феодосия через курьеров известили и о возмущении, и о поругании, лично ему при этом нанесенном.

Но прежде чем масса могла опомниться от этого неистовства, как ее уже охватил ужас при мысли о гневе императора. Наступившее паническое отчаяние было страшнее безумной ярости. Гнетущая тишина воцарилась по всему городу.

Неизвестность пригнетала более, чем какая бы то ни была страшная действительность. Форум был покинут, школы не посещались, театры пустовали, всякий с подозрительным страхом смотрел на другого, высшие классы покидали город, философы уходили, учащаяся молодежь бежала. Вскоре из Константинополя пришли известия: император постановил отнять у города все привилегии, митрополией Сирии объявить Лаодикию и сравнять с землею их возлюбленную Антиохию.

После этого пораженные тем, что готово было совершиться и что ранее давило лишь неопределенным ощущением ужаса, даже ни разу доселе не переступавшие церковного порога теснились теперь в старой Антиохийской церкви, получившей это название оттого, что она стояла в более древней части города, вблизи Оронта, приведенные сюда страхом, и возносили молитвы и мольбы, звучавшие для них так ново и странно. Тогда-то ораторский гений Златоуста, как и его благочестие, явились во всем блеске. В течение недели он хранил молчание, но к концу этого времени обратился к народу со словами увещания и успокоения.

Он живо рисует перед ними их обычные грехи – роскошь, самоугождение, богохульство, клятвы и, чтобы побудить их к покаянию, объявляет милосердие Божие тем, кто с сокращенным сердцем повержется пред Ним в смирении. Все же слезы их и скорбь будут тщетны, если они не принесут истинных плодов покаяния, именно, если не укрепятся в добре и святой жизни.

Когда слушатели громом рукоплесканий приветствовали его слова, он в негодовании вскричал, что церковь не театр, куда они приходят только для наслаждения и забавы, но что истинный предмет его забот составляет их духовное воспитание и их преуспеяние в жизни и деятельности.

Многие виноватые в мятеже были схвачены и, после произнесения приговора императорским судьею города, преданы казни. Это еще более усилило панику. Граждане большими толпами в страхе покидали город и удалялись на соседние горы; страх был так велик и безумен, что можно было ожидать поголовного выселения жителей из осужденного города. Из Константинополя, к тому же, приходили печальные слухи о том, что намеревался предпринять император, и эти слухи уже обращались в действительность в их возбужденном тревогою воображении.

В это время влияние Златоуста на народ сказалось во всей силе. Он не оставлял своего поста. Воскресенье за воскресеньем, день за днем, его можно было видеть в церкви прилагавшим все усилия к тому, чтобы успокоить объятых унынием жителей и убедить их не покидать города. Он представлял им в пример ап. Павла, заключенного в темницу и готового принять за своего Учителя не только страдания, но и смерть.

Флавиан не успел предупредить посольства вестников императорского гнева. Пред прибытием епископа в Константинополь Феодосием были посланы в Антиохию уполномоченные для объявления указа. Их было двое, Цезария и Геллебик. Уполномоченные поспешно приступили к исполнению возложенного на них поручения. Была половина Великого поста. Рыдающей толпе они объявили, что их город лишается всех привилегий, что их бани, где они предавались неге, их театры, в которых они наслаждались, и все места общественных увеселений, составлявшие их гордость, – все это теперь прекращало свое существование. Виновные были отысканы и заключены в тюрьмы, лица высших сословий в оковах были ведены по улицам города к зданию суда, список обвиненных был велик.

Около этого времени сошли с своих горных уединений монахи, чтобы ходатайствовать за город, "когда он уже окончательно был подавлен и готов был погрузиться в волнах, чтобы совершенно и навсегда погибнуть" (Бес. XVII). Странным должно было представляться, когда эти одичавшие отшельники в неуклюжих и грубых одеждах, в течение многих лет не выходившие из своих келий, даже ни на один собор (говорит Златоуст), покинули свои пещеры и хижины, как только заметили надвигавшуюся на город тучу. Один из этих монахов, по имени Македоний, человек неученый, но просвещенный Святым Духом, схватил одного из уполномоченных за мантию, когда те однажды ехали к трибуналу, и попросил их спешиться. Они первое время колебались, но, услыхав, кто это был, повиновались и обняли его колени. "Скажите императору, мои возлюбленные, что он не только император, но и человек, что, будучи человеком, он господствует над теми, кто имеет общую с ним самим природу, и что человек сотворен по образу Божию. Пусть же он запретит такое немилосердное и жестокое истребление подобий Божиих. Пусть он подумает о том, что вместо одного разбитого изображения мы легко можем произвести несколько, но что совершенно вне его власти – восстановить хотя бы один волос умерщвленных жертв".

Уполномоченных поразило выражение, с которым Македоний произнес это, хотя они ничего не поняли из сказанного им (он говорил по-сирски), когда же его слова были переведены им на греческий язык, они согласились с тем, что один из них должен идти к императору, рассказать ему о положении дел в Антиохии и ожидать дальнейших распоряжений.

Таким образом, воззвание монахов не было тщетно. Окончательное приведение приговора в исполнение было отложено. Цезарий сам отправился в Константинополь, имея при себе письмо с ходатайством о помиловании, подписанное монахами.

Златоуст в высшей степени был восхищен мужеством монахов, поведение которых он противопоставлял малодушию цинических философов Антиохии, которые, при наступлении опасности, покидали город, спешили прочь от него и скрывались в пещерах.

Заботы и отеческое попечение Златоуста о своей пастве не остались без награды. Бог благословил его труды. Несмотря на беспорядки, обычные большим городам, в Антиохии праздничные и воскресные дни проводились с надлежащим торжеством: воспевалась хвала Богу в церквах, божественная литургия совершалась неопустительно, семейная жизнь благоустроялась, многие из родителей, желая научить детей благонравию и благочестивой жизни, отсылали детей своих к пустынникам, жившим в горах. Св. Златоуст был душою, радостию, жизнию Антиохии.

В 397 году скончался архиепископ константинопольский Нектарий. По смерти его стали заниматься избранием и назначением ему преемника. Много было предложено лиц, достойных этой кафедры; но граждане Константинополя умоляли императора найти на епископскую кафедру человека, сведущего в св. писании и способного назидать других святостию своей жизни. Министр императора Аркадия Евтропий указал государю на Иоанна Златоуста, святость жизни и проповедничество которого известны были повсюду. Как только было указано на Иоанна, все – народ и духовенство – единогласно избрали его. Народ был в чрезвычайной радости по случаю этого избрания, но недоумевали, как привести в исполнение этот выбор, потому что знали глубокое смирение этого святого мужа, по которому он мог отказаться от такого сана, с другой стороны, не знали, как взять его из Антиохии, из его любимого города и отечества, не возбудив всеобщего ропота, или даже восстания в народе, который смотрел на св. Иоанна, как на своего мудрого наставника, как на заступника и утешителя во время бедствий. В таких обстоятельствах признано было необходимым похищение: Златоуст тайно, и сам не зная зачем, был отвезен послами императора в Константинополь. Здесь с нетерпением ждали нового пастыря, чтобы рукоположение совершить с большею торжественностью. Император созвал собор, на котором был и патриарх александрийский Феофил. Этот последний старался препятствовать избранию Златоуста, потому что желал видеть на константинопольской кафедре своего любимца, некоего пресвитера Исидора. Но император, весь двор и народ так сильно желали иметь Иоанна своим пастырем, что Феофил не мог сопротивляться. Весь город радовался, но Златоуст скорбел о случившемся. Сначала он жаловался на насилие, сделанное ему, на слабость сил своих, на свое недостоинство, но когда увидел, что ни слезы, ни возражения его не приносят никакой пользы, покорился избранию епископов, в действиях которых он видел определение Божие, и со смирением и благоговением принял посвящение 26 февраля 398 года.

Первою заботою новопоставленного архиепископа было исправление духовенства. Клир церковный, особенно же в самом Константинополе, отличался многими дурными наклонностями. Так, многие духовные лица были в высшей степени сребролюбивы, другие были заражены страстию к роскоши: приобретали богатые поместья, носили богатое платье, имели изысканный стол, иные предавались пиршествам не только в своем доме, но часто являлись на пиры в дома знатных лиц.

Против таких болезней духовенства сильно восставал св. Иоанн Златоуст. Особенно сильно огорчало святого архипастыря честолюбие духовенства. В константинопольском клире было много лиц, которые стремились к получению высших иерархических степеней: низшие клирики искали священства, а пресвитеры простирали свои замыслы на сан епископский. Обличая таковых честолюбцев в частных беседах, Златоуст вразумлял их и при общественном собрании – в церкви.

Но где не действовали ни увещания, ни убеждения, там св. Иоанн для искоренения зла употреблял решительные меры и подвергал непослушных церковным наказаниям. Некоторых из клира, уличенных в тяжких преступлениях и пороках, лишал он степеней и даже отлучал от Церкви.

Изобличая подчиненных ему духовных лиц, св. Иоанн подавал им живой пример скромности и простоты в собственной жизни. Имея самую простую одежду, пользуясь самою простою пищею, он хотел видеть ту же простоту и во всем его окружающем. Нектарий оставил ему богатую мебель и различные комнатные украшения, но смиренный архипастырь все это продал и заменил вещами самыми простыми и необходимыми. Простота и скромность его жизни, удивительный порядок в распоряжении имуществом церковным составили весьма значительные суммы на вспоможение бедным и больным. Он не только улучшил больницу, с давних времен существовавшую в Константинополе, но и основал несколько других, которые вверил надзору четырех священников, известных по своему благочестию. Как и в Антиохии, св. архипастырь вооружался постоянно в своих проповедях против общего развращения нравов, против злоупотребления богатством, чрезмерной роскоши в одежде и домашнего убранства, вообще против всех пороков, которые служили разрушительным ядом для общества. С особенным красноречием и убедительностью говорил св. Златоуст, когда касался в своих беседах цирка и театров. В его время сцена была, можно сказать, училищем самой возмутительной безнравственности, там слышались слова и раздавались песни самые бесчинные, актеры и актрисы являлись на сцене почти обнаженные, их костюмы, походка, телодвижения – все непреодолимо возбуждало страсти.

Прошло около четырех лет со времени вступления св. Златоуста на константинопольскую кафедру. Его труды не остались без благих последствий. Духовенство было устроено, ереси стеснены, бедные больные снабжены посильным вспоможением, господствовавшие страсти в обществе теряли прежнюю силу, и, как выражается Палладий, любители народных зрелищ, благодаря неутомимой ревности и увлекательному красноречию св. Златоуста, перестали ходить в театры – в эти училища диавола, и вместо того с радостию посещали храмы Божии. Вообще, Константинополь совершенно изменился. Но такие мудрые преобразования не могли совершиться беспрепятственно: ревность святого архипастыря к истреблению нравов возбудила против него множество врагов во всех слоях общества.

Между враждовавшими против него епископами первое место занимал Феофил александрийский, завидовавший св. Златоусту и досадовавший на него за то, что не успел воспрепятствовать его посвящению в епископа. Между священниками и диаконами вооружались против него люди корыстолюбивые, люди с буйным характером, – вообще все те, для которых чистая жизнь и благочестивый пример св. Златоуста служили укоризною и пороки которых подвергались обличению ревностного архипастыря. В числе врагов святителя были некоторые из благородных и богатых женщин, которые своим богатством содействовали врагам святителя. Все эти лица, ненавидевшие Златоуста, изыскивали случаи, чтобы его оклеветали. Скоро они нашли себе сильную союзницу в лице императрицы. Евдоксия, жена императора Аркадия, была женщина необыкновенно сребролюбивая, и в то же время гордая и раздражительная; она наполнила свой двор доносчиками, которые клеветали на невинных людей, захватывали имения богатых по смерти их, не взирая на обиду детей и других законных наследников. А св. Иоанн постоянно восставал против сребролюбия в народе, а потому беседы его против сребролюбия и жестокости властелинов болезненно раздражали императрицу. Враждебные Златоусту епископы пользовались всяким случаем, чтобы возбудить императрицу против Златоуста. А так как не находилось ничего достаточного к обвинению, то они стали внимательно следить за его поучениями, имея в виду заметить что-либо к его осуждению.

Святой Златоуст в одно время сказал слово, в котором порицал всех вообще женщин за их хитрый и гордый нрав. Поняли это слово так, что Златоуст в нем намекал на императрицу, и донесли ей об этом. Императрица по этому поводу жаловалась императору и говорила, что если Златоуст оскорбляет ее, то, значит, оскорбляет и его. После этого события Евдоксия окончательно вооружилась против Златоуста, что доставило радость его врагам. Епископы, священники, диаконы и все вообще недовольные воспользовались этим случаем, чтобы соединиться и разом, со всею силою непримиримой ненависти, напасть на неустрашимого обличителя их пороков. Скоро составилось нечестивое соборище, нужен был только случай, чтобы исторгнуть святого епископа из среды любящей паствы. Этим случаем был приход в Константинополь монахов, изгнанных из пустыни Феофилом, патриархом александрийским.

Феофил, желавший некогда поставить на константинопольский престол вместо Златоуста Исидора, теперь гневался на него, и вот по какому поводу: одна богатая и благочестивая вдова дала Исидору тысячу золотых монет с тем, чтобы он на эти деньги купил разную одежду для бедных вдов и сирот, но вместе с тем просила его, чтобы он ни в каком случае не давал их Феофилу, так как она боялась, что Феофил, любя постройки, употребит деньги на них и таким образом не исполнит ее просьбы и оставит бедных без помощи. Исидор исполнил просьбу вдовы: раздал платье бедным. Вскоре Феофил узнал об этом и сильно рассердился на Исидора за то, что он не отдал ему денег. Феофил выдумывал на Исидора клеветы, подкупил лжесвидетелей против него, и Исидор был осужден и отлучен от св. таин. Лжесвидетели скоро раскаялись и говорили, что они ложно показали на Исидора, по наущению Феофила. Исидор, боясь за свою жизнь, недолго оставался в городе; он ушел в Нитрийскую пустыню, где провел свою юность. Его приход привлек и на пустынников гнев Феофила. Он ложно обвинил пустынников, будто они неправильно мыслят о Боге, созвав из своих епископов собор и произнес на них отлучение от Церкви. Монахи хотели найти защиту против Феофила в Константинополе, куда и прибыли. Иоанн Златоуст принял их, как того требовала христианская любовь, позаботился об их содержании в Константинополе, но до церковного общения, т. е. до причащения, не допустил, в силу церковных правил, как осужденных александрийским епископом. Он писал Феофилу о том, что пришедшие в Константинополь монахи право мыслят о Боге. Монахи, между тем, представили множество обвинений против Феофила императору: они просили передать дело на суд константинопольского столичного епископа.

Феофилу было послано приказание явиться в Константинополь. Но он счел за лучшее явиться не подсудимым, а судьею. Вступив в сношение с врагами Златоуста и созвав епископов разных городов, в числе которых были и низложенные Златоустом, он прибыл с ними в Константинополь для составления собора с целью суда над Златоустом. Отказавшись от гостеприимства Златоуста, он остановился в одном из царских домов.

Он не хотел даже ни видеться с Златоустом, ни говорить с ним, ни участвовать с ним вместе в молитвах. Святой Иоанн неоднократно посылал просить к себе Феофила, чтобы объясниться с ним о причине неудовольствия, но у Феофила далеко не было такой кротости и миролюбия, как у св. Иоанна. Феофил всячески старался низвергнуть Златоуста с кафедры. Для этого он старался сначала сойтись с его врагами, чтобы иметь в них себе поддержку. К этой цели он подходил всеми путями. Придворным и другим знатным лицам в Константинополе он сыпал деньги щедрою рукою, людей сластолюбивых он угощал пышными обедами, одних обольщал льстивыми словами, другим обещал высшие почести. Феофилу в этом случае помогали Севериан, епископ габальский, Акакий, епископ беррийский, и Исаак, епископ исаврийский.

Враги Златоуста боялись составить собор в Константинополе, опасаясь народа, любившего святителя. Поэтому обвинители составили собор в местечке, называвшемся "Дуб", и послали звать св. Златоуста для оправдания во взводимых на него обвинениях. Но св. Иоанн, видя в судьях своих одних врагов, не пошел к ним, требуя Вселенского собора для суда над собою. Собор, составившийся в Константинополе из 40 епископов для защиты Златоуста, отправил от себя трех епископов и двух пресвитеров святой жизни сказать Дубскому нечестивому собору, что никакой епископ не может быть судим вне своей епархии, и что их собор многочисленнее и большей важности, ибо он состоит из 40 епископов, между которыми находятся пять митрополитов. Но как скоро посланные епископы объявили свое мнение на соборе Дуба, то этот последний пришел в такое неистовство, что одного из посланных епископов подвергли биению, у другого истерзали одежды, а третьему по