Вот и еще один год сбежал за горизонт, превратившись в пелену, дымку. И в этой дымке растворилась детская непосредственность января и длинные тени февраля, и запахи мартовского снега - тяжелого, изношенного, как шуба старого ямщика с почтового тракта, - апрельской набухшей почки, сырой, оттаявшей на прибывающем солнце, земли, и майской кутерьмы цветения; и первые ягоды, июньские, пылающие на ветках девичьем румянцем, растворились, как растворилось лето, как растворился длинный день, пронзительно-высокое небо, жаркое солнце, сарафаны, голые плечи, извивающаяся змеей стремительная река, звонкий смех, бусы из ласточек на проводах, приносящая ночную прохладу гроза, окрошка на обед на домашнем задиристом квасе, августовский звездопад; и астры растворились, и наливные яблоки, и первые заморозки, и клин журавлей, и чай на осенних верандах под вальс кленовых листьев, и пылающие октябрьские закаты... и даже черно-белая графика ноября без остатка растворилась.

Вот и еще один наш год сбежал за горизонт, оставив по себе стигмы, белый шум - предновогоднюю суету сует, и мы, как глупцы-слепцы, куда-то бежим, мчимся, мечемся, пытаясь найти выход. Выход из себя. Но выход, на самом-то деле, там, где и вход - в пелене, в дымке. 

А если ты хочешь знать больше про вздохи снежинок в нарождающемся новогодье - читай hazzy.

Уже почти месяц с поездки в зоопарк прошел, а меня приятные воспоминания не отпускают. Видать, Дж. Дарелл, который в детстве был одним из любимых писателей, не просто так, не сквозной линией, прошел. Говорят, что хозяин зоопарка тоже им в детские годы зачитывался, поэтому и чувствуется, что в зоопарке "12 месяцев" животных любят, а животные любят нас, посетителей.

Например, меня сильно полюбила ослиха Алёна. Мы с ней, как оказалось, очень схожи. Обе упрямые брУнеточки и любим сырую морковку.

А старшенький, зачем-то странным и необъяснимым образом для меня, полюбил бизониху. Только кинулся по кучерявой головушке ее нежно гладить, так тут же был настигнут легким, но доступным для понимания, пинком рогами альфа-самца бизона: Не смей, эта - моя! Глазами любить можно, а вот руками - зя!

Нет, это же надо воспылать нежностью к женщине-бизону! Другое дело женщина-альпака - нежна, пушиста и кротка.

Знакомьтесь, это - Ника, Надин и муж их Эдуард-роговненосец.

Привет, а я - кабан! Кабан дикий, зовут Хряком.

А я - антилопа Канна,

самец,

зовут Вальс, а вас? Мадам, надеюсь, ваш спутник не будет сильно противиться, если мы потанцуем? 

(продолжение спешит следовать)

Кто в декабре не успел, тот в июле совсем не опоздал. Вот чтобы кто не говорил, а народная мудрость гласит: готовь сани летом! Тем более, что 12-го, на Петровки, наконец-то, завершились русальские гулянья. Можно уже косу стричь, хвост рубить, из девицы ведьмовской превращаться в женщину - колдунью, чудесницу, кудесницу, прелестницу - под музыку Вивальди и Roma Amor. 

Не успели напиться дневного света в полную сыть, а уже солнце покатилось яблоком наливным с горы, должно быть у него такая планида - бежать, а наша - догонять. И каждый истый охотник желает знать где, желает знать как, каждый охотник остро жаждет найти ту сказку, где за безбрежными далями на высокой горе стоит радужный мостик, на котором сидит волшебная птица фазан, а в лапках  у нее  волшебный ларец с самыми очаровательными женскими безумствами. Это  - шляпка, салат и каприз. Света, Женщина с безуминкой, в безумствах не только знает толк, но умеет их присмирять, охмурять и даже оп-па дрессировать, потому, что она настоящий волшебник - Кот_Лета. 

В фейерверке последних годовых дней, улетающих за горизонт разноцветным конфетти, очень много суеты и так мало тишины для проникновенного тихого слова, того слова, которое следовало бы мне здесь сказать о Серёже. О его целостности и подлинной честности в отношениях с миром, о музыке слога не губами, помыкающими словами, а горящим сердцем и добрым взглядом, щедрой душой, в которой каждому найдется теплое место, об его алхимии Эзопова языка, в котором и горькая нежность, и полыхающая страсть, и хлеб наш насущный. Судьба его наградила очень редким даром – даром светотени, о котором Осип Мандельштам пронзительно написал: «Как светотени мученик Рембрандт». О таких как Эзоп стоит говорить не в громкой суете, а в пронзительной тишине, дабы каждый услышал. 

Читая ее, мне хочется счастливо жмуриться и улыбаться. Как улыбаешься первой зелени, проклюнувшейся после долгой зимы в проталинах снега, веселой капели, высокому ясному небу, свежему ветру, майскому ливню, изумруду шелковой травы, пению утренних птиц в открытое окно, первым летним ягодам и спелой, соком текущей по рукам, вишне, августовским бархатно-теплым звездным ночам, краснобоким яблокам, гнущим ветки к земле, желтому октябрьскому свету, пушистому снегу; как улыбаешься, ходя завороженной, по ярмарке мастеров или в мастерской художника, в путешествиях, в дороге, что задорной лентой стелется тебе под ноги, умелым рукам и живому взгляду; как улыбаешься, когда, наконец-то, мертвую декабрьскую темень разрезает первый луч нарождающегося Солнца, и жизнь, сделав первый вздох, теплеет.