Одно меня мучает, хорошие, одно, что забыть не могу и простить тоже. Дело в том, что как-то в Греции мне случилось подслушать пение какого-то артиста. Беда была не в пении - пел он хорошо, очень, пел он ритмические куплеты, до ужаса напоминавшие русские частушки, но лишённые всех русскочастушечных минусов - писклявых, как правило, исполнительских голосов и скучных слов. У того неизвестного грека голос был хорош, музыка была струнная - гитара, мандолина, скрипки, ударные, а главное - слова были глубоко иностранные. И всё бы хорошо, да я, дело в том что, как раз в тот момент хорошо разговелся в тёплой греческой ночи с пивом(пафос, что-ли? не помню название), пением(а концертный комплекс Технополис был в пятидесяти метрах от нашей гостиницы) и идти к афишам мне было лень:"Утром погляжу, кто пел, да в интернете потом найду" - пьяно и сыто подумал, помню. Что сказать, хорошие, конец, я думаю, предсказуем: утром я забыл. Потом я забыл днём, вечером, а после вспомнил уже через несколько дней. Так и не знаю, кто тот артист. Жалею о том. Но верю, что неизвестный исполнитель когда-то случайно забредёт в Скучный дневничок, как миллионы его сожителей по планете и тогда пусть прочтёт: Αγαπητοί καλλιτέχνη, ο οποίος τραγούδησε ditties καλοκαίρι στην Κρήτη στα ελληνικά! αν διαβάζετε αυτές τις γραμμές, να ενημερώσει το όνομά σας και όπου μπορείτε να ακούσετε και να δείτε τις εγγραφές σας στο Internet. Αντ 'αυτού, θα δώσω μια σύνδεση με ένα τραγούδι του Andrey Makarevich. Σας ευχαριστούμε! А остальным, чтоб не было бесплотных разочарований, что пришлось долго читать чужое, вот хорошая греческая песня про то, что всё будет хорошо, ведь все вокруг хорошие.
давненько не бывал я в добрососедской Эстонии! Всё собирался, да собирался, да всё не собраться было. Но - взяла Лапка моя отгул на работе, зарядил я новую машинку свою бензином - а я же ещё себе купил, тоже форо фокус, но третий, хэтчбэк пятидверный. От старого пока не избавляюсь, хотя удовольствие от езды испытываю иное, чем на новом. В общем, обкатанная в Городе, машинка просилась на трассу. И трасса её не подвела. Что сказать, едет легко и непринуждённо, устойчива, возможно, отчасти, помимо традиционной фордовской устойчивости, за счёт более широких шин и низкого профиля. не знаю пока, хочу ли я более высокий профиль, привычный на американском форде. Беспокоит, что на ФФ3 зимняя резина и надо переобувать в запасную летнюю, лежащую, кстати, на складе на работе, а я привык кататься на всесезонной, не думая даже о гололёдах и мокром асфальте с жарой - hercules - такие американские шины носил до недавнего, пока осенью не порвал о поребрик и не сменил на финскую нокиан. В общем, полторы сотни туда - полторы обратно проехались незаметно, будто и не ехал никуда - ни устал, ни восторгся - просто телепортировался. Сменил расходные части смесителя - а он советский и работает исправно, хоть и неказист по-советски и менять его особого позыва нет.. Оттого, кстати, случился казус: не задумался я о происхождении смесителя и пошёл за шлангом, не думая о стандартах. И купил не совсем то, что надо. Пришлось менять. Ещё купил и заменил жалюзи на кухне - прежние сломались. Ещё розетку отремонтировал. Словом, с пользой приехал. Не обошлось без знаменитого эстонского пива и не менее знаменитой запечённой сёмги. Конечно, шопинг. Помимо традиционного запретного сыра, не менее запретного творога и не запрещённого пива,стал обладателем тёмно-синей ветровки. Лапку второй раз за все зарубежья её спросили о цели визита в Эстонию. И она, к счастью, не пограничнику, а мне выругала этот бестактный вопрос. Превозмогая еёное отрицание, гнев, депрессию и, даже, попытки сговора, долго объяснял её, что, несмотря на то, что визу её выдавал не этот пограничник, именно он - последняя инстанция, кто может без объяснения причин аннулировать визу, что она - гость, которому милостиво разрешили. Надо ли говорить, что вину за свою правоту мне пришлось заглаживать лестью и нарочитой покорностью!
Вообще-то я не собиралась уезжать. Я ж тот еще консерватор: прислони меня к теплой стеночке, в руки дай книжечку, в зубы шоколадку, в уши – французскую песню (Щербакова) – и все: буду сидеть и испытывать щастье. В 1989 году счастье умножилось перестройкой: меня пустили во Францию наслаждаться французской песней вживую. Стало возможным читать лекции на эту тему, писать статьи и даже публиковаться в тоненьком, но респектабельном журнале. Не говоря уж о советском режиме, который, казалось, благополучно помер, обещая унести за собой в могилу все связанные с ним неприятные вещи. В общем, жизнь в конце 80-х годов засияла новыми красками.
А с другой стороны, появилась возможность (от всего от этого хорошего) уехать – в Израиль, в Америку. В Америку собрался мой старший брат Шурик с семьей: жена Аня, сын Дима (15 лет) и дочка Тата (5). Давайте и вы тоже, – говорил Шурик. А мы на тот момент представляли собой неполную семью в трех поколениях: мой 77-летний папа, семилетняя дочка Юлька и я. Не факт, что в таком составе нас жаждали видеть в Штатах – помнится, там предпочитали нормальные стандартные семьи. Шурик и Аня даже пытались познакомить меня с каким-то дачным соседом Леней, который тоже собирался в Америку – но что-то там не заладилось с обеих сторон. К тому же вот что удивительно: мне в эту самую Америку совсем даже не хотелось. Она представлялась мне огромным пространством, не то пустынным, не то стеклобетонным, и там царил мир чистогана в общем и одна сплошная коммерция в музыке – в частности. При всем моем антисоветском и андерграундном настрое – с чего бы это, спрашивается? Объяснений придумывается два. Во-первых, в моих французских дискурсах французская некоммерческая песня традиционно противопоставлялась американствующей попсе. Во-вторых, детство, пропитанное советской пропагандой – это вам все-таки не кот начхал: может, и остался там внутри какой-то осадочек. В общем, так или иначе – но пока мы никуда не ехали.
В США уезжали по израильской визе: летели как бы в Израиль (по приглашению от фиктивного родственника) через Рим или Вену, а там переоформлялись в Штаты. Однако скоро это им надоело (похоже, и США, и Израилю) – и Израиль договорился с Америкой, что пора мол и честь знать. Фиг ли вам в Америку, когда у вас родственники в Израиле – к ним и езжайте. Мой брат попал в первые ряды «отказников от Америки» – и таким образом оказался в Израиле. Они улетели из Шереметьево в октябре 1989 года.
Шурик, со свойственным ему тогда оптимизмом, утверждал, что Израиль даже лучше Америки – и всячески это подтверждал в письмах с новой родины. Если точнее, писал в основном Дима. Как вместо привычной картошки класс посылают на сбор апельсинов. И как в стране в середине мая вдруг настала дикая холодрыга: 25 градусов по Цельсию. Он шутил, конечно, и это действительно было смешно.
Шуриковой семье сильно повезло на заре эмиграции. Неисповедимыми путями именно их израильское телевидение выбрало, чтобы снять документальный фильм о типичной семье репатриантов. Так в том фильме и увековечилось, как они собираются, как сдают багаж на таможне. Как машут ручкой в Шереметьево... – нет, этого там нет, это только в моей памяти. И вот они уже в Израиле, учатся в ульпане, делают первые покупки на рынке, идут оформляться в свой первый банк, осваиваются в новой съемной квартире. По следам фильма семью находили коренные израильтяне, не привыкшие еще к массовой алие, всячески опекали и помогали. Некоторые до сих пор дружат с Аней. Ну а для меня эти кадры вообще бесценны: молодые Шурик с Аней (Шурика уже нет в живых), юный обаятельный Димка (на время сделавшийся Даном) и ангельский ребенок Тата. Анины родители тоже еще живы здесь – ну и Израиль, который теперь во многом другая страна. Сохраню тут ссылочки для себя: 1 и 2.
Впрочем, про фильм я тогда не знала – но образ южного рая, населенного приветливыми и радушными людьми, постепенно впечатывался в мозг. А знаки и намеки на то, что надо уезжать, следовали один за другим. Откуда ни возьмись, возникло вдруг общество «Память». Эта славная антисемитская огранизация, среди прочих богоугодных дел, затеяла борьбу против жидо-масонского заговора. И так эта борьба к весне 1990 года обострилась, что поползли слухи о грядущих еврейских погромах. Пришел бывший муж Миша и говорит: уезжайте-ка вы с ребенком от греха подальше – а я уж как-нибудь тут. Надежда Ивановна, мама моей подруги Ирки, обещала, что если что – она спрячет нас в своей квартире (благо по соседству), но все равно как-то было неприятно и прятаться не хотелось. Потом, через много лет возникнут слухи о слухах: якобы, информация о погромах нарочно распространялась Сохнутом в надежде подхлестнуть эмиграцию в Израиль. Можно ли категорически отрицать такую возможность? Ну, вот прямо уж так категорически не стану.
Однажды на улице я встретила подругу Элину. Совершенно случайно. Элина была в новеньком ярком желто-зеленом костюмчике, сшитом, как она объяснила, специально для отъезда на «нашу маленькую теплую родину». Никогда не забуду тот момент: будто что-то переключилось в моей душе. Ну да, конечно! Не в чужую большую холодную Америку, а туда и только туда: на маленькую теплую родину! Наверное, с этой самой минуты и можно отсчитывать сионистский стаж бывшего безродного космополита с французским уклоном.
Кстати, о сионистах вот еще что расскажу. У мамы была давняя и хорошая институтская подруга – Люся Мучник, по окончании мединститута они даже успели вместе послужить на фронте. Наши семьи дружили домами, а мы с Люсиным сыном Самуликом очень славно и познавательно общались. Десятилетний мальчик вдохновенно рассказывал про царей Израилевых и современную историю – а мне было и интересно, и неловко за темноту свою, и даже как-то боязно: запрещенная информация... Вот кто был настоящим сионистом! И Люся таки уехала в Израиль в 1970 году. А друг мой Самулик теперь известный раввин и художник, Шмуэль Мушник.
Возвращаясь к эпитету «теплая» – оно, конечно, мягко было сказано. Я, всегда страдавшая от жары больше всех, с надеждой спрашивала приятеля Женю Дворкина: «Правда, в Израиле не так уж и жарко?». Женя усмехался своей вальяжной усмешечкой и с глубокомысленным видом авторитетно отвешивал: «увы, Наташа, в Израиле жарко». Но когда человеку хочется, он же не внимает предостережениям, да? Забегая вперед, отчитаюсь: от жары я страдала первые два с половиной года, пока мы жили на съемных квартирах без кондиционера: сначала в Реховоте, потом в Рамат-Гане. С тех пор как у меня этот самый кондиционер дома, на работе, в машине и в общественном транспорте, страдания сошли на нет.
На этом месте Шехерезада прерывает свои речи, ибо слишком длинно получается. Продолжение следует.
